Врио руководителя ФТС: «Остановка внешней торговли была бы событием покруче взрыва «Северных потоков»
Временно исполняющий обязанности руководителя Федеральной таможенной службы Руслан Давыдов рассказал, с какими вызовами сталкивается российская таможня в условиях санкций и как с ними справляется. С ним на Международном таможенном форуме беседовал Илья Копелевич.
Руслан Валентинович, по оценкам бизнеса, общие цифры у нас особо сейчас, так сказать, не раскрываются, но, по оценкам бизнеса, импорт в страну восстановился в полном объеме, говорят, все можно привезти — процессоры, компьютеры, одежду, все, что угодно. Другой вопрос, что часть этого импорта — это параллельный импорт. Вот в связи с появлением этого понятия, этого явления что изменилось в работе таможни? Вообще, много ли параллельного или он в основном все-таки официальный, только из других стран?
Вы знаете, в самом слове «параллельный» нет ничего плохого. Если говорить о сути этого вопроса, то это правило исчерпания прав интеллектуальной собственности. Либо оно региональное, либо оно национальное, либо международное. И в данном случае Минпромторг определил перечень компаний, которые ушли с российского рынка, тех стран, которые ввели санкции против нас, мы как бы перестали защищать их права интеллектуальной собственности на основе регионального принципа. Американцы, например, тоже применяют международный принцип исчерпания права: это когда товар, однажды будучи проданным на международном рынке, права дальнейшие исчерпал, его дальше можно перепродавать. Вот, собственно говоря, это и есть параллельный импорт, когда товары, которые попали под санкции, ввозятся через перепродажи в других регионах, которые санкции эти не поддерживают, не применяют. Да, но ведь до того как все это случилось, у нас очень быстро автоматизировалась таможня, цифровизировалась, устроила зеленый коридор, автоматизированную выдачу деклараций, но это было связано с получением документов от производителей, с документооборотом, причем автоматизированным, с производителями. А здесь вот связь с производителями разорвана.
Руслан Давыдов:
Это так, но я бы хотел что подчеркнуть
—
что мы боролись, боремся и будем бороться с контрафактом. Контрафакт — это изделие, которое не соответствует заявленным характеристикам либо незаконное использование товарного знака. Грубо говоря, написано, что Chanel, а на самом деле...
Руслан Давыдов:
На самом деле это сделано за углом, на Малой Арнаутской улице, как раньше говорили. Вот с этим мы боремся, и объемы выявления в этом году даже поменьше, чем в прошлом и в позапрошлом. У нас в последние годы было где-то порядка 8 млн единиц выявления контрафактной продукции. Может быть, это и связано в том числе с тем, что, поскольку каналов товаров с защищенными знаками стало официально меньше, может, и подделывать стали меньше. А как вы боретесь, опишите? Все-таки раньше был непосредственный официальный канал связи с производителем, более того, все, что импортировалось, прямо по документам, по накладным от производителя шло, разве что их подделывали, сами накладные, и это легко было проверить. А здесь как? На ощупь, на запах, на цвет, как таможенник проверяет, что это не граната?
Руслан Давыдов:
Канал связи с производителем, как вы говорите, то есть проверка, запрос у правообладателя, даже не производителя, а правообладателя, с его ли разрешения этот товар появляется здесь на рынке, — это только одна из частей проверки законности ввоза товаров. Кроме этого, есть на товар и накладные, есть сертификаты, где куплено. Это проверяется, да?
Руслан Давыдов:
Конечно, проверяется. И есть список Минпромторга, в соответствии с которым мы работаем. Если там принято решение, что вот такой-то там товарный знак такой-то компании мы не защищаем, мы просто это дело тогда не проверяем, и они завозятся без дополнительных проверок, без запросов правообладателя. Но в реестре, в таможенном реестре правообладателей более половины — российские товарные знаки, у нас 51% в таможенном реестре объектов интеллектуальной собственности, в котором более 6 тысяч объектов — это российские товарные знаки. Louis Vuitton, Chanel — это иностранные, естественно, да. Но защищены и российские товарные знаки — «Чебурашка», например. Из последних задержаний, что на память приходят, поддельных Чебурашек из Китая задержали и конфисковали. Будем уничтожать, потому что детские игрушки контрафактные нельзя допускать на рынок вообще. Поэтому с контрафактом боремся. Параллельный импорт подразумевает совершенно другой слой импортеров. Скорее всего, это индивидуальные предприниматели или мелкие фирмы. Автомобили тоже у нас в основном завозятся частными лицами. Насколько выросло количество субъектов импорта?
Руслан Давыдов:
У нас по количеству компаний, которые вообще занимаются внешнеэкономической деятельностью, достаточно стабильная ситуация. У нас недавно прошло последнее категорирование, вы знаете, что мы категорируем все компании по уровню риска нарушения таможенного законодательства, около 40 параметров отсчитываем машиной, и ежемесячно машина дает нам выборку. Определенные баллы присваиваются, там сложная математика, анализируются и уставный капитал, и прошлые нарушения, и возможность или невозможность проведения контроля после выпуска товаров, объемы декларирования, индекс таможенной стоимости, то есть целый ряд параметров. И последний раз, когда мы категорировали, было 122 тысячи активных участников ВЭД, из которых 13 тысяч примерно, чуть меньше — это компании низкого уровня риска, порядка 102 тысяч — это компании среднего уровня риска. И прибавим-отнимем, получается порядка 7 тысяч, это компании высокого уровня риска. Как его описать, за что можно получить именно такую метку?
Руслан Давыдов:
Присваиваются баллы машиной, но есть некоторые блокирующие, как мы называем, критерии. Например, выписали вам штраф, а вы его не платите, то есть за вами надо бегать. Уголовные дела в отношении компании существуют, существует задолженность по уплате таможенных платежей, на которые дается время, определенные сроки, то есть все сроки вышли, а платежи не платятся. Вот это все те критерии, которые приводят к тому, что компания попадает в высокий уровень риска. Я подчеркну, мы когда-то и раньше об этом рассказывали, что сейчас это все делает не человек, а искусственный интеллект либо алгоритм, но это цифровизировано, человек не может включаться.
Руслан Давыдов:
Анализируется база деклараций, она обновляется, и вот эта база обсчитывается по вот этим самым критериям. Это что касается компаний. А что касается физических лиц? Поскольку все-таки у нас сейчас есть байеры, шоперы и так далее, которые привозят товар, который пользуется спросом, дорогой и не очень большой, очень компактный. Среди них есть люди, которые попадают в зону высокого риска, если таможня видит, что они часто ездят, много привозят, но не то чтобы подают все в таможенные декларации при каждом приезде?
Руслан Давыдов:
По-разному бывает, но я бы, честно говоря, не согласился, что значительную часть от общего товарооборота составляет то, что ввозится как товары для личного пользования. Но, во-первых, у нас самые либеральные в мире правила ввоза товаров для личного пользования на воздушном транспорте. То есть вы знаете, что беспошлинно ввозить в Евразийский союз можно до 10 тысяч евро товаров, причем это касается товаров новых, вообще без уплаты всяких платежей. И в принципе люди летают меньше, поэтому говорить о том, что у нас какой-то рост по нарушению правил ввоза товаров для личного пользования, нельзя. Яркие и характерные примеры, когда люди приезжают с какими-то ювелирными украшениями дорогими. Три недели назад один бразильский футболист у нас попался с ювелирными изделиями, как он рассказывал, которые он привез в подарок другу, вообще ничего не знал, по нашим таможенным документам получалось, что это больше 10 тысяч евро, а в колумбийском магазине, мы туда звонили, получалось, что меньше 10 тысяч евро. Всегда ли люди знают и как им доказать, допустим, для себя ли они везут, для знакомых, для какой-то продажи, как им обосновать цену товаров?
Руслан Давыдов:
Цену обосновать очень просто, нужен подлинный чек на эту вещь, и тогда разбирательство существенно ускоряется. Но, еще раз, незнание законов не освобождает от ответственности. Коллеги с основными авиационными линиями договорились о том, что в том случае, если вы везете вещи на сумму больше 10 тысяч евро — я уже говорил о том, что 10 тысяч евро — это беспрецедентно высокий порог беспошлинного ввоза товаров для личного пользования, в мире нигде такого нет, — хорошо бы в компаниях, когда идет объявление перед посадкой, уведомляли о том, что необходимо, если у вас есть, что декларировать, идти через красный коридор, подать таможенную декларацию и уплатить ту сумму, которая получится в результате превышения. Подавляющее большинство людей так и делают, они, если везут какие-то вещи, сохраняют чеки, показывают чеки на таможне. Что касается ювелирных изделий и вообще любых спорных моментов, они чаще всего возникают тогда, когда пассажир пытается с каким-то сокрытием пройти, обмануть, либо абсолютно новые часы надеть на руку и сказать, что вот эти часы, я в них вылетал, но при этом нет декларации. Ведь если ты летишь в дорогих часах, можно посоветовать при вылете подать декларацию о том, что вот эти часы, как правило, дорогие часы же все номерные, зафиксировать в таможне декларацию на вывоз этих часов и потом предъявить при ввозе, и никаких проблем не будет. Мало людей, которые на себе возят драгоценностей на 10 тысяч евро за границу. Я просто не понимаю, зачем их возить. Хорошо, теперь что касается автомобилей. Европа, Япония, Корея прекратили нам поставки официальные от производителей. Что можно сказать про объемы параллельного импорта и кто в основном им занимается?
Руслан Давыдов:
У нас импорт автомобилей в этом году очень сильно вырос за счет ввоза автомобилей китайского происхождения. Я уже говорил, что Европа и Япония выстрелили себе в ногу, отдав китайцам [этот рынок], когда категории тех машин, которые у нас не производятся на территории,
—
это машины повышенного класса, джипы, производство которых китайцы уже наладили, мы пока еще нет. Так вот Китай очень активно захватывает наш рынок, цифры такие: до 92% всех ввозимых автомобилей на российский рынок — это автомобили китайского происхождения. И мы видим, как на глазах качество китайских автомобилей растет, и эти автомобили попадают в государственные структуры. И я недавно ехал, не буду пиарить никакую китайскую марку, но я удивился, что китайские автомобили, в общем-то, по впечатлению пассажира, производят очень приятное впечатление, комфортные. Поэтому что касается автомобилей, однозначно, что европейский автопром сам себя подрывает и очень сильно рискует. Вы вспомните время после Великой Отечественной, Второй мировой войны, когда существовали план Маршалла, где была Япония, какие технология могла Япония предложить в конце 1940-х годов? Никакие. Даже есть американский фильм «Назад в будущее», где говорится: «Неудивительно, что эти микросхемы сломались, здесь написано, что они сделаны в Японии». Там он перенесся из 1955-го в 1985 год, и ему отвечают: «О чем ты говоришь? Все лучшее сделано в Японии», но это на период 1985 года. Когда я работал в Соединенных Штатах в консульстве в Сан-Франциско, американцы гонялись за японскими машинами и хотели их купить. То есть японского автопрома просто не было, он создался, развился и получил на рынке очень хорошую оценку, и сегодня японские машины котируются. Корейские машины на период 1990-х годов, как раз Kia, в Америке насмешливо называли killed in action, то есть подчеркивалось, что она низкого качества. Сегодня Kia обгоняет многие американские марки. Я думаю, что и с китайскими машинами пойдет такая же история, что при таком подходе качество китайцы будут очень сильно повышать и будут вытеснять европейцев, с нашего рынка точно вытесняют уже, это мы видим на дорогах, когда кругом уже китайских машин много. Что касается марок европейских, тех, которые не поставляются к нам, они поставляются действительно в рамках параллельного импорта в торговом обороте через те страны, которые могут торговать с нами. Но я, опять же, подчеркиваю, что американцы сами исповедуют международный принцип исчерпания права. А это вторая или третья продажа. Что касается ввоза физическими лицами, о чем вы говорили, мне кажется, здесь просто больше попытки уйти от уплаты утилизационного сбора, потому что у нас правила изменились с 1 августа, то есть теперь жестче стали контролировать ввоз единственной машины на физическое лицо, чтобы не делать из этого
«
черный
»
или
«
серый
»
бизнес. Разница гигантская, в утильсборе она может доходить и до миллиона рублей за дорогие автомобили. Поэтому, когда мы говорим о ввозе через физических лиц, это чаще всего попытка уйти от уплаты утилизационного сбора. Который потом ляжет на следующего покупателя?
Руслан Давыдов:
Ну, ляжет — не ляжет, тут уже вопрос расследования. Мы с электронным паспортом наладили очень хорошее взаимодействие, выдаются электронные паспорта, и мы наладили практически близкую к режиму онлайн сверку данных, и те машины, которые ввезены либо с превышением норм, либо подделать документы пытаются, мы тоже выявляем такие факты. Я думаю, что цифровизация госструктур, системы электронного паспорта поможет просто эти случаи изжить и постепенно исключить. На фоне разрыва связей с традиционными поставщиками как растет доля автоматизированного выпуска деклараций, то, к чему ФТС все время шла и все время повышала эту долю, потому что это для импортера и экспортера делало процесс максимально автоматическим?
Руслан Давыдов:
Я бы сказал, что у нас остановился рост автоматического выпуска деклараций в связи с тем, что Западом введены эти незаконные ограничения (санкции. — BFM.ru). Достаточно много у нас возникло вопросов с ограничением экспорта, сейчас у нас действует 311-е постановление правительства, другие решения, которые запрещают высокотехнологическое оборудование вывозить из страны. Соответственно, у нас вся работа строится только на основании системы управления рисками, то есть мы не проводим сплошной контроль, мы проводим выборочный контроль, который осуществляется по системе управления рисками. Она тоже высокоавтоматизирована, и как тот Вий в известном фильме указал пальцем на несчастного Хому Брута и выявил его как нарушителя, так и здесь происходит выявление системой управления рисками, дальше уже проверка происходит. Чем больше ограничений всяких, специальных мер, тем больше приходится вручную выпускать. На показателях прошлого года мы остановились, это примерно 85% автоматической регистрации, это первая фаза проверки, когда уже юридические действия совершаются, и чуть больше 27% от всех деклараций на товары — это автовыпуск. При экспорте выше, но больше, чем импорт, пострадал экспорт с точки зрения автоматизации. Введение гибких экспортных пошлин на очень большую группу товаров сразу таможня быстро переварила с точки зрения автоматизации подсчета?
Руслан Давыдов:
Никаких проблем у нас не было, буквально два дня мы настраивали систему. Там есть определенный порядок, кто как информирует, какой курс, здесь важно, что есть отсечки по курсу, по 5 рублей примерно за доллар, и здесь единственная сложность состоит в том, что, когда будут переходы... В какой-то день вдруг курс окажется 89 рублей за доллар, предположим?
Руслан Давыдов:
Там не обнуляется, там ниже 80 обнуляется. Пока такого не было, но этот момент мы очень сильно отслеживаем, там есть механизм информирования Федеральной таможенной службы, какой курс на завтра, и если сегодня день начался с курса выше, то будет по той ставке, а на следующий день, если курс перескочил, то будет переход ставки, и в системе мы тумблер переключим на другой процент. Вот такая автоматизация таможни прекрасна, потому что исчезли все субъективные моменты, там, где работает автоматика, она не везде пока может работать, но там, где работает, все происходит по алгоритмам и автоматически. Но в апреле произошел колоссальный сбой в результате атаки, на несколько дней таможня остановилась. Какие выводы были из этого сделаны, можно ли сказать, что мы готовы к таким атакам в будущем? Какие варианты действий будут, потому что в тот момент говорили, что давайте обратно в бумажном виде все оформлять, чтобы не стояло, по крайней мере? Можем мы к бумажному виду вернуться или уже все?
Руслан Давыдов:
Глобально к бумажному виду уже, наверное, нет. В этом нет необходимости. На случай чего, потому что мы же понимаем, что подвергаемся атакам.
Руслан Давыдов:
Да, у нас за время с начала СВО произошло более полутора тысяч атак, DDoS и других кибератак, если посчитать, примерно три атаки в день. Я понимаю, что таможня всегда на виду и малейшее замедление в работе таможни сразу чувствуется. Мы сегодня выходили на прямой эфир с Верхним Ларсом, позавчера в Верхнем Ларсе прошли 1476 грузовиков в две стороны, а легковых машин у нас в пиковые дни проходило 5,5 тысячи, то есть нетрудно посчитать, что в минуту. Речь идет о том, что даже пауза в полчаса сразу становится заметной в такой ситуации. Поэтому защищенность наших систем, способность выдерживать эти DDoS-атаки, другие кибератаки, то есть глубоко подготовленные, подготовленные в течение длительного времени, при участии, возможно, и спецслужб. Против нас работают, и очень серьезно и сознательно. Справедливости ради, мы считаем, что вообще никаких атак — ни в апреле, ни в мае, ни в июне, ни в январе, ни другой никакой день и месяц — не должно происходить. С этим я просто не буду детально расследование раскрывать, не имею такой возможности. Расследование идет, и нам уже на сегодня понятно, что происходило, следственные органы разберутся, до истины доберутся. Но я все-таки хочу подчеркнуть, что в электронном виде не совершались операции меньше полутора суток на самом деле. Мы действительно в это время перешли на бумагу. То есть мы можем в случае необходимости на нее перейти?
Руслан Давыдов:
Мы можем на бумагу перейти, но это очень нежелательно. Потому что я вспоминаю 2008 год, когда была выпущена первая электронная декларация по сети Интернет: это был сентябрь 2008 года, тогда казалось, что это суперрезультат, целая декларация, мы ее выпустили, радостные, что действительно мы смогли. В то время на бумаге шло оформление, люди приходили на пост с пачками бумаги, совали в окошечки, и так шла работа. Естественно, производительность труда, скорость оформления была в разы, если не десятки раз ниже, чем сейчас. Сейчас понятно, что вернуться к этим кипам бумаги и проверке на бумажном носителе просто невозможно, поэтому мы все планы пересмотрели по кибербезопасности, усилились с нашими внешними, как у нас говорят, подрядчиками, со специальными органами, выводы сделали из этой атаки, они многослойные, и мы будем надеяться, что подобного ничего не случится. А атаки DDoS мы отбиваем практически в ежедневном режиме. Противник тестирует нашу инфраструктуру, понятно, что остановка внешней торговли была бы событием покруче взрыва «Северных потоков».
