“Я не посмотрю, что вы щенки, буду применять оружие”: истории от калининградского участкового, часть 2

Подполковник милиции в отставке Геннадий Михайлович Мялик продолжает рассказывать, как работали калининградские милиционеры в 1980-90-е. Первую часть его воспоминаний мы публиковали здесь.

Может, от нас запах какой другой?

1984 год. Я участковый. На моём участке — жилой дом на Пролетарской. Часть жильцов — неблагополучные алкоголики. С ними одни проблемы. Или возле гастронома что-то учудят, или уже после гастронома дома начинают буянить.

Средь бела дня прохожу мимо подъезда. К слову: это тот самый подъезд, в котором в 1988 году брали банду Маркевичей.

Вижу, возле подъезда стоит семь мужчин и женщина. Мужчины явно мои подопечные по алкогольной линии. Все пьяные. Я им говорю: “Разбежались отсюда. Чтобы я никого не видел…”

Обычно этого в таких ситуациях хватало — люди расходились по домам. Но в данной истории выпитый ими алкоголь внёс свои коррективы. Все разошлись, а двое смелых остались. Один из них, Реут его фамилия, он на Госпитальной жил, ранее неоднократно судимый, неожиданно послал меня по матери. Это уже был вызов. Реут высокий, крепкий. А его друг, наоборот, маленький и толстый. Этакие Тарапунька и Штепсель. Я беру Реута за руку, предлагаю ему пройти в оперпункт. Реуту это не понравилось, как и его маленькому и толстому другу. Ну и началось. Я пока одного тащу, ему на помощь другой приходит. Я за него принимаюсь, второй немного отойдёт, а потом снова на помощь приятелю бросается.

Всё средь бела дня. Мимо народ идёт. Хоть бы кто-нибудь помог или хотя бы просто позвонил в милицию. Нет, все проходят мимо. Как будто ничего не происходит.

Реут со своим дружком мне всю форму порвали. В клочья. Наконец, проходивший мимо слесарь из местного ЖЭКа позвонил в милицию. Ко мне направили ближайший наряд. Им оказались наши кинологи. С собаками. Псов семь ко мне на подмогу приехало. Наши собаки на милиционера набрасываться не будут. Я не знаю, почему. Может, запах формы запомнили. А может, мы, сотрудники милиции, после нескольких лет службы как-то по-особому пахнуть начинаем. Для собак, во всяком случае.

Семь псов своё дело сделали быстро. Через некоторое время поехали мои Тарапунька и Штепсель в суд. Я там выступил в качестве потерпевшего. Во время моего выступления Реут несколько раз орал со скамьи подсудимого: “Я тебя убью”. Шесть лет ему дали. А когда он отсидел, мы с ним несколько раз сталкивались на улице. Увидит меня, руками машет, бежит ко мне. Кричит: “Тёзка! Геннадий Михайлович!” А потом деньги на сигареты клянчит.

У этой истории есть продолжение. Конечно, я “отстрелял” всех граждан, которые тогда стояли возле подъезда. Вычислил. В процессе расследования выяснилось, что только в одном подъезде пятиэтажки на Сергеева живёт 14 пьющих и нигде не работающих граждан, терроризирующих весь район и свои семьи. Вначале я предложил им добровольно пройти лечение. Моё предложение поддержали их родственники. Но добровольное лечение от алкоголизма в советские времена — дело бесполезное. Приходит алкоголик после такого лечения, и с новыми силами за старое. Что со всеми 14 товарищами алкоголиками и тунеядцами и произошло. А мне что делать? Я всех 14 и отправил в лечебно-трудовой профилакторий, на лечение уже принудительное. Это был рекорд — только с одного подъезда 14 человек.

После этого меня вызвали аж к самому прокурору района. Ничего хорошего это, конечно, не предвещало. Прихожу. В кабинете у прокурора – человек двадцать женщин. Жёны и матери отправленных мною в ЛТП алкоголиков-тунеядцев. Жаловаться на меня пришли: как же так, участковый обещал их вылечить, а сам всех в ЛТП отправил…

Полный комплект

Я ещё в патрульно-постовой службе работал, когда меня отправили обеспечивать общественный порядок возле пивбара на пересечении улицы Черняховского и Ленинского проспекта. Это вообще характерно для тогдашней патрульно-постовой службы — нас ставили возле городских горячих точек: ресторанов, баров, кафе.

Пивбар на углу Ленинского и Черняховского весь город знал как “Гадюшник”. Честно говоря, заведение в самом центре города своё неформальное название оправдывало изо всех сил. Вот стою я, обеспечиваю правопорядок. И вдруг из “Гадюшника” вылезет пьяный. Никакой. Вылез по ступенькам наверх, упал. Вызываю “луноход” — машину вытрезвителя. Только я гражданина в машину посадил — из “Гадюшника” другой выползает. Такой же. Ну я и его в машину. Они ещё отъехать не успели — третий ползёт по ступенькам… Я не знаю, что они там отмечали, вместе они пили, не вместе, но лезли один за другим. Я ими за смену весь медвытрезвитель в Ленинградском РОВД забил. К сожалению, точно не помню, сколько десятков коек там было.

К концу смены со мной по рации связался дежурный по РОВД: “Мест больше нет, отправляй клиентов в Центральный РОВД”… Пил народ безбожно. Пили, пили и пили. Везде пили. И все.

Папахи

На пересечении современных Галковского и Иванникова (раньше Монетной была), там, где сейчас городской отдел полиции, располагался молокозавод. К директору этого завода часто приезжали в гости его друзья — высокопоставленные офицеры. Пили они во время этих встреч не молоко, понятное дело. Зимой пьяные офицеры всё время теряли свои папахи. А мы их находили. Как-то идём в оперпункт, а возле стены молокозавода три каракулевые папахи в ряд лежат. Как на параде. Красиво…

А горбачёвские указы по борьбе с пьянством от 1985 года? Винно-водочные магазины начинали работать с 11:00. Мы приходили к ним в 10:00. Очереди — метров пятьсот длинной. Конфликты, “душманы”. Знаете, кто такие “душманы”? Они за деньги прыгали в толпу к самому окошку винно-водочного и брали спиртное без очереди. Очень рискованная профессия.

“Поднимайся, телевизор выключать будем…”

В тот вечер мы работали вместе со старшиной Анатолием Савченко. Получили срочный вызов: рядом с жилым домом на пересечении Соммера и Ленинского — тогда там магазин “Книги-ноты” располагался — нас очень ждал сотрудник уголовного розыска Владимир Андреев.

Приехали к подъезду. Музыка в одной из квартир орёт так, что я её слышал ещё на площади Победы, а коллега — возле гостиницы “Калининград”. И музыка какая-то странная. Встретились с Андреевым. Он рассказал, что в “музыкальной” квартире живёт человек, состоящий на учёте в психиатрической больнице. И что сейчас у него обострение, и что он в этом состоянии опасен и для себя, и для окружающих. Втроём мы пошли в квартиру. Входная дверь настежь. Заходим. На диване лежит мужчина лет сорока, смотрит на нас, но никак не реагирует. Вообще никак. В квартире несколько десятков телевизоров и радиоприёмников. Все работают на разных каналах на полную громкость. Провода кругом.

Предложили хозяину всё выключить. Реакции ноль. Лежит на диване и смотрит на нас. Мы сами выключили почти всё, что орало у него в квартире. Остался один телевизор, со снятой задней крышкой. Ещё раз предлагаю хозяину самому выключить. Кто его знает, что у него, этого телевизора, внутри. Может, к нему вообще прикасаться нельзя.

Мужик встаёт и спокойно идёт к телевизору. Не спешит. А потом вдруг резко засовывает руку прямо в телевизионное нутро и выхватывает оттуда кабель с каким-то штекером на конце. Из штекера искры как от бенгальского огня. Искры падают мне на лицо, а я зажат между ним и этим телевизором. И тут наконец мужик говорит: “Ну что, начальник, поджаримся?” Он начал мне этим искрящимся штекером в лицо тыкать. Ну Толя Савченко его с ноги и уложил. Штекер улетел в другой угол комнаты, и по-прежнему искрит. Мы все втроём навалились на мужика. И тут выясняется, что наручники остались в машине. Мужик лежит себе на животе, я на нём сижу сверху, а ребята пошли по квартире верёвку искать. Чем-то его же надо связать…

И тут он почувствовал, что хватка ослабла. Вывернулся, перевернулся на спину, и… заехал мне прямо в нос. Кровь брызнула. Я в долгу не остался, он сопротивляется. Подбежали ребята, прижали его к полу. Верёвку они не нашли. Мы связали его специально для этого порезанными проводами. На улицу мы его за эти провода и вынесли. Так он, гад, сполз на пол, пока мы его везли, и застрял между сидениями. Привезли его в больницу, а из машины достать не можем. Никак. Хорошо, что гаечные ключи были. Сняли переднее сидение, достали “куколку” в проводах. Принесли в приёмный покой.

Дежурный врач, за спиной два амбала-санитара стоят, руки на груди скрестили, говорит: “Развязывайте его”. Мы замешкались: не надо его развязывать. Врач говорит, ничего, справимся, вон у меня какие санитары. Развязываем лежащего на полу мужика. Он, как только свободу почувствовал, вскочил и сразу доктору в нос заехал. Доктор упал прямо на то место, где только что на полу мужик лежал, санитары даже охнуть не успели. В конце концов упаковали впятером мужчину в смирительную рубашку. Санитары повели его в отделение, а мы с доктором пошли кровь отмывать…

“Вашингтон” против “Камвала” и другие

О драках “район на район” я слышал ещё в армии. Когда я стал работать участковым, такого уже не было. Было другое. Подростки собирались толпами и ходили гулять по району. Были случаи, и немало, когда они избивали первого встречного просто так. Как-то выхожу из подъезда и вижу, как толпа бьёт парня. Прямо у меня на глазах. Человек тридцать их было. Я этого парня закрыл. Говорю толпе: “Я не посмотрю, что вы щенки несовершеннолетние, буду применять оружие”. Они разбежались.

От таких всего можно ожидать. В 2004-2005 по Калининграду прокатилась волна тяжких преступлений. Одну девушку убили на Сельме, другую ранили. А потом мы нашли труп ещё одной. Конечно, жители боялись. Руководство УВД отправило меня держать ответ перед населением. Жители пригласили журналистов. Я дал людям слово, что мы преступление раскроем. Что и произошло. Подростки оказались. За ними целый шлейф убийств тянулся…

А могли бы и пальнуть

1982 год. Вечер, но ещё светло. Вместе с моим начальником Анатолием Ляхом ехали на “Волге” по Театральной. Я за рулём. По рации сообщили, что прямо на нас идёт угонщик на “Жигулях” и его преследует милицейский УАЗ. Я поставил нашу “Волгу” поперёк Ленинского проспекта. Вскоре показались угнанные “Жигули”. Парень шёл с максимальной скоростью. Он попытался нас обойти. Его так закрутило, что выбросило аж на Соммера. Мы подъехали, выскочили, пытались в “Жигулях” дверь открыть, а угонщик по газам — и в сторону гостиницы “Калининград”. Там его опять крутануло, вынесло прямо к ступенькам гостиницы. Мы к нему, он опять по газам, аж искры из-под колёс. Стоят машины, толпа начала собираться. Ещё бы — такое представление, как в кино.

Он ушёл на улицу Фрунзе. Мы за ним. Проезжая часть была настоящим “танкодромом”. Дороги там не было от слова совсем. Когда по этому танкодрому пролетели, мне на ноги из машины все предохранители высыпались, такая тряска была. И тут у меня в машине пропал свет. И дальний, и ближний.

Стемнело, он ушёл на Гагарина. Мы, без света, по встречной полосе — за ним. Я понял, что он на своих “Жигулях” от нашей “Волги” уйдёт. Возле пивзавода, в самом конце Гагарина, я его таранил. Никогда не забуду странное ощущение: словно ты в замедленной съёмке, как в кино. Я уже затормозил, а его машина медленно-медленно всё переворачивалась. Он улетел в канаву.

Гаишники со всех сторон понаехали. Мой начальник, Анатолий Лях, себе зубы выбил передние.

Угонщик остался жив. Привезли потерпевшего — владельца “Жигулей”. У него прямо из гаража машину увели. Мы вытащили “Жигули” из канавы. Лобовое стекло разбито, всё в крови. Вытащили парня. Порезанный, побитый, но живой. И тут потерпевший хватается за сердце. Угонщик оказался его родным сыном.

Пацан, у которого и прав-то не было, втихаря взял у папы ключи, и поехал кататься. А папа зачем-то пошёл в гараж. Машины нет. Ну он и позвонил в милицию.

Хорошо что мальчишка жив остался. И не убил никого. Уж не знаю, как они потом с папой разбирались и чем дело кончилось…

Конец эпохи

1991 год, лето, самый разгар ГКЧП, “Лебединое озеро” по телевизору, ночь. Тогда в городе массово обдирали машины. Снимали зеркала, колёса, колпаки. Вот мы с коллегой засели в засаду. На дереве, прямо напротив автостоянки. Раскорячились на ветках, вся ночь впереди. Одеты в гражданское, разумеется.

И тут я вижу, как в жилом доме напротив на первом этаже открывается окно и оттуда вылетает чемодан. За чемоданом вылезает гражданин и идёт в сторону школы милиции.

Слезаем с дерева, а коллега на ветках так себе всё отсидел, что идти не может, не то что бежать. Я побежал за гражданином. Он от меня. При этом чемодан не бросает. Хорошо так бежит, несмотря на чемодан, явно спортом человек занимается.

Я догнал его возле эстакадного моста. Подножку ему поставил. Он упал. Испугался. Понять можно. Представьте, что среди ночи ни с того ни с сего вас начинает преследовать спрыгнувший с дерева человек, у которого (ночью!) ещё и бинокль на боку висит.

Начинаю у него документы в карманах искать. Нахожу маленькую красную книжечку. КГБ. И не просто КГБ, а очень высокопоставленный сотрудник.

У него в этой квартире жила женщина. Женщина жила вместе с мамой. Любовник дочери маме сразу как-то не понравился. Поэтому он в эту квартиру, чтобы лишний раз маму не беспокоить, залезал через окошко. И так же уходил.

Спрашиваю: почему убегали? Отвечает: “ГКЧП сейчас… Мы все в таком состоянии…”

Полтора сантиметра удава

Наступившие новые времена много чем запомнились. Например, тем, что первые частные торговые палатки в Калининграде горели, как бенгальские огни в новогоднюю ночь: ярко и часто. Люди собственность делили. За день до истории с удавами на Центральном рынке сгорело больше тридцати палаток. На прошлой неделе там же сгорело 15 палаток. Я там был после пожара, с людьми общался. Стоят женщины, плачут. Палатка сгорела со всем товаром, на который они копили не один год.

В объяснительных потерпевшие рассказали, что незадолго до пожара владелец одного из торговых павильонов предлагал им выкупить точку. Те, кто не согласились, погорели.

Вычислил владельца, пошёл к нему домой, на улицу Красную. Его дома не было, он улетел в Москву за товаром. Об этом мне рассказала его жена. Я уже собрался уходить, когда она мне предложила посмотреть товар, которым они торгуют в своём павильоне. Огромная комната, стеллажи до потолка, на стеллажах — огромные аквариумы с рыбками. Самыми разными. Я их разглядывал разинув рот. Женщина вышла куда-то на минуту. Возвращается и говорит, а теперь, товарищ милиционер, посмотрите на эту прелесть. А у неё на руках два огромных удава висит, в кольца свиваются!

Мягко говоря, я змей не люблю. Я их боюсь. Сильно. Даже маленького ужика. А здесь два удава. Я от страха и заорал. Она от испуга со своими тяжеленными удавами на корточки и присела. Эти твари с её рук сползли на пол. И один из них пополз прямо мне на ногу. Вот тут я уже на автомате стал действовать: выхватил пистолет из кобуры, патрон в патронник загнал, на ползущего удава направил. И я бы в него пальнул не задумываясь.

Она своих красавцев поймала и с трудом из комнаты вытащила. Потом извинилась. Сказала, что они добрые. И что у неё внуки спят в комнате, где стоят террариумы удавов. Она мне потом показала: на полу лежит змея, метра три длинной, а рядом детская кроватка. Мне просто не по себе стало. Я ушёл.

Удавов они разводили на продажу. Среди богатых людей Калининграда удавы пользовались спросом. Стоили они 80 рублей за сантиметр. В тех, разумеется, ценах. На свою офицерскую зарплату я мог себе позволить полтора сантиметра живого удава…. Такие времена были.