Отец арестованной в Белоруссии Софьи Сапеги — об обращении к Лукашенко

Отец арестованной в Белоруссии россиянки Софьи Сапеги записал видеообращение к президенту республики Александру Лукашенко. В нём Андрей Сапега попросил главу государства понять его «как отец отца» и помиловать дочь. Также мужчина обратился к губернатору Приморского края Олегу Кожемяко с просьбой помочь ему организовать личную встречу с главой Белоруссии. В интервью RT Андрей Сапега рассказал, почему считает, что к нарушению закона его дочь подтолкнул блогер Роман Протасевич.

Как рассказал RT Андрей Сапега, решение записать обращение к президенту Белоруссии он принял спонтанно.

— Я увидел в местных СМИ, что планируется визит в Лукашенко в Приморский край. У губернатора Приморского края Олега Николаевича Кожемяко хорошие личные отношения с Александром Григорьевичем Лукашенко, причём носящие многолетний характер. И я решил попросить главу региона оказать содействие в организации этой встречи. Созвонился со знакомыми журналистами в нашем региональном холдинге PrimaMedia и в тот же день в студии всё записал. Я не готовился и не репетировал. Просто сразу сказал на эмоциях, что я чувствую.

— Если встречу удастся организовать, что вы скажете Лукашенко лично?

— Наверное, то же самое, что уже было сказано. Буду обращаться к его отцовским чувствам. Говорить то, о чём я реально думаю. Уверен, что всё произошло из-за знакомства моей дочери с Романом Протасевичем. Других объяснений, кроме его влияния, я не вижу. И с ним всё понятно, это журналист оппозиционного толка, который профессионально вел свою деятельность.

Но Софья познакомилась с ним не на протестах. Это случайное знакомство, не по интересам, просто молодой парень и девушка встретились в баре. У них завязались отношения. Софья стала помогать молодому человеку в его работе. Хотя до этого она вела жизнь обычной молодой девушки.

Я негативно отнёсся к этому союзу. По-моему, отношения были токсичными. Я считал, что отношения с такой неоднозначной фигурой как Роман Протасевич ничего хорошего для моей дочери не означают. И, как показали дальнейшие события, я оказался прав.

— Когда вы узнали, что у дочери отношения с «профессиональным оппозиционером»?

— Мне она сообщила об этом во второй половине января. Я знал, что у неё завязались какие-то серьёзные отношения, но не настаивал, чтобы она раскрывала все секреты личной жизни. Человек она достаточно взрослый. В одном из наших телефонных разговоров она призналась, что встречается с Протасевичем. Отношения у них развивались непросто. В какой-то момент они расстались. Я как раз в те дни звонил Софье, и у неё был убитый голос. Спросил, что случилось? Она говорит, мы расстались, я опять одна. Я попытался утешить её, но внутри обрадовался, так как понимал всю токсичность этих отношений. Это было ей абсолютно ни к чему. У неё готовился диплом, магистерская работа. Нужно было решать, куда ей идти работать, делать первые шаги, которые определят её будущее. Поэтому я был против этих отношений, это было ни к чему.

— Насколько близкими были ваши отношения с дочерью, учитывая, что она жила в другой стране?

— Мы достаточно близки. Я полностью её содержал с тех пор, как она покинула Приморье, и затем, когда закончила школу и поступила в Европейский гуманитарный университет. Кстати, предвидя вопросы, почему её решили туда отдать, сразу скажу: я не понимал, что это за учреждение. Просто решили, исходя из удобства. Вильнюс в часе езды на автобусе от города Лида, при этом там были льготы на поступление. Хотели найти европейский университет, но, чтобы не очень далеко от дома, а тут ещё и льготное поступление. Пять лет назад это казалось удобным вариантом.

Я финансировал её проживание, обучение. Её поездку в Грецию тоже полностью финансировал: и билеты, и деньги на шопинг переводил, когда на что-то не хватало.

— Как часто вы созванивались?

— По несколько раз в неделю, иногда по пять минут говорили, иногда разговор мог затянуться на час. О какой-то её работе, что ведёт Telegram-каналы, это мы с ней никогда не обсуждали. Последний раз говорили перед отлётом в Грецию. Почти час мы с ней проговорили. Её что-то тревожило. Что конкретно, не могу сказать, но видно было, что она волнуется, говорила, что не знает, что делать после окончания учёбы, ещё не определилась, куда идти. Говорили о теме её дипломной работы. Это было моё желание, чтобы она изучала международное право. Тема её магистерской работы, насколько я знаю, была связана с институтом брака в ЕС.

— Она сказала, что летит с Протасевичем?

— Когда она попросила денег на поездку в Грецию, я спросил с кем она летит. Она сказала, что с молодой семейной парой. На тот момент я не знал, что она снова сошлась с Протасевичем. Я даже не подумал, что она может с ним лететь. Не ёкнуло моё отцовское сердце.

— Как сейчас удаётся поддерживать связь с Софьей, известно ли, что она думает о сложившейся ситуации?

— Следить за настроениями Софьи могу только по письмам, которые она посылает матери, а та мне. Я тоже написал ей письмо. Очень надеюсь, что она его получила. Знаю, что на каждой встрече с юристом Софья спрашивает обо мне. В письмах я не увидел её какого-то сформулированного отношения к тому, что случилось. Она пишет об обычных вещах, переживаниях, несбывшихся планах. Юристы говорят, что она находится в растерянном состоянии. Не теряет присутствия духа, но первый шок после ареста прошёл, и она начинает задумываться, что же случилось. До неё начинает доходить вся серьёзность ситуации. Думаю, и чувство вины начинает пробуждаться, просит прощения у матери и у меня. Сейчас у неё идёт переоценка ценностей.

— Каковы шансы, что Лукашенко помилует вашу дочь? Каким вы видите оптимальное решение ситуации?

— Я понимаю всю серьёзность вопроса и сложность положения Александра Григорьевича в этом вопросе.

Вариант с помилованием, конечно, возможен. Но я думаю, что более правильным для всех и разумным компромиссом была бы экстрадиция Софьи в Россию. В той обстановке рассчитывать на снисхождение правосудия в Белоруссии ей не приходится. Если она в чём-то виновата, разбирательство должно проходить в России. Вся необходимая правовая база для этого есть, соглашения между государствами.

Ничего не помешает пойти на такой шаг. Помилование возможно, но это тяжёлое решение, а экстрадиция была бы разумным компромиссом.

Если бы я понимал механизм этого процесса я бы сам сделал всё от меня зависящее, чтобы инициировать процесс экстрадиции. Но пока я не очень хорошо понимаю, к кому мне обратиться, в какую дверь постучаться. Пока я только нанял двух юристов, чтобы они представляли интересы Софьи. Возможно, моё обращение к Александру Григорьевичу поможет мне определиться с дальнейшими действиями, пока я нахожусь в шоке.