Прогрессивной интеллигенции достался не тот народ
Апеллировать к нуждам народа – любимое занятие прогрессивной интеллигенции. Когда этим занимается власть, все понятно: так или иначе, народ ее избирает. Или – как минимум – должен пассивно поддерживать, если речь идет о государстве самодержавном или тоталитарном: даже идеологический опиум предназначен для вкуривания народом, а не теми, кто им управляет.
Власти волей-неволей приходится быть выразительницей народных чаяний, а вот удел прогрессивной интеллигенции – скорее их формулировать, чем выражать. Ее никто не избирает: духовная власть несменяема. И никто на это не уполномочивает. Но светский синод, который теперь в просторечии именуется обкомом, – это коллективная княгиня Марья Алексеевна, которая исторически находится в оппозиции к власти.
Само по себе это ничем не плохо, потому что интеллигенция должна быть независимой. Понятно, что независимость – несколько идеальное представление. Все мы зависим от собственных симпатий и антипатий, взглядов, окружения и даже ветра, мочиться против которого несподручно. Как сказал Игорь Губерман,
Из нас любой, пока не умер он, себя слагает по частям из интеллекта, секса, юмора и отношения к властям.
Но человек вменяемый критично должен относиться ко всему. И к власти, и к оппозиции. К чужим и к своим. А когда «мы здесь власть», да еще и по определению несменяемая, это не только анекдотично, но и душно, как любое сектантство. Власть – это система, механизм. Ее предназначение – обслуживание работы государства. Понятно, что винтики этой системы – живые люди, которые заботятся о себе точно так же, как и все остальные. Но смысл их существования во власти – подчиненность интересам этой системы. Абсолютно независимо от характера власти.
Когда прогрессивная интеллигенция начинает воспроизводить структуру власти, превращаясь в аппарат идеологического насилия, это ненормально. И это то, что мы видим сегодня в «свободном мире». У нас сейчас жалуются на охранительный закон, из-за которого с магазинных полок требуют снять книги с изображениями нацистов на обложке. Таковые позволяются, лишь если в них «формируется негативное отношение к идеологии нацизма и отсутствуют признаки пропаганды или оправдания нацизма».
Что ж, любые ограничения свободы слова или изображений меня никак не радуют, хотя современные реалии свободной Украины, в которой пропаганда нацизма поощряется де-факто, вполне объясняют заботу нашей власти о ее запрете де-юре. Основа любой государственности – национальный миф. Он может быть связан с утверждением или отрицанием. Российский миф связан с утверждением наших побед, современный украинский – с их отрицанием. Именно поэтому там нормально провозглашать лозунг «Ніколи знову» и одновременно ставить памятники пособникам Холокоста. Какой миф, таким и героям слава.
Германо-американский консенсус по «Северному потоку - 2» демонстрирует, что проблемы Украины уже сильно утомили свободный мир, который их и породил. «Федеральное правительство отклонило американское предложение включить в разрешение на эксплуатацию газопровода так называемую поправку kill switch (англ. аварийное отключение), которая давала бы возможность прервать поставку газа, если Кремль предпримет какие-либо агрессивные шаги против непокорных соседей», – сетует Der Spiegel.
Но, пока американские власти меняют геополитический концепт, американское общественное мнение де-факто вводит самую настоящую цензуру: «Проверенные в прошлом книги были изъяты из школьных библиотек и отправлены в утиль. Исчезла огромная коллекция произведений американской и мировой литературы: шекспировские «Макбет» и «Ромео и Джульетта», эссе д-ра Мартина Лютера Кинга, стихи Майи Анджело и Роберта Фроста, Анна Франк, «Ночь», «Мальчик в полосатой пижаме», «Испытание», «Суды над салемскими ведьмами», история Холокоста, мировое искусство, универсальные темы и универсальные характеры, книги классиков мировой литературы».
Как это соотносится с Первой поправкой? Никак, но ведь власть ничего не запрещает. В разных штатах школьная программа формируется по-разному. Это, так сказать, демократическое местное самоуправление. Так прогрессивная американская интеллигенция формирует народное мнение. Выражаясь другими словами, производит деконструкцию национального мифа. Точно так же, как украинская власть. Американская прогрессивная общественность борется таким образом с внутренним врагом – условным реднеком. То есть, примерно с половиной населения собственной страны. Украинская власть, пытаясь создать новый собственный миф, воюет на два фронта – и с внешним врагом, и с внутренним – условным ватником.
Украинская националистическая интеллигенция сейчас скорее виляет властью, чем прислуживает ей. Национализм – последнее прибежище слабого государства и первый инструмент мобилизации. Надо ли менять независимость на национализм, становясь заложниками геополитических игр, – вопрос риторический. Но мотором подобных перемен всегда становится интеллигенция. Потому что, в отличие от народа, она в состоянии формулировать чаяния. Чаяния эти потом используют те, кто одинаково далеки и от народа, и от интеллигенции. Но это потом.
Любой народ хочет спокойной и стабильной жизни. Любой народ состоит из совершенно разных людей с разными интересами. В любом народе есть и мудрость, и глупость. И агрессивность, и доброта. И справедливость, и корысть. И, к сожалению, любой народ можно увлечь любой идеологией: высокие слова – оправа для низменных чувств. Идеологов народ не волнует. Их интересует власть. Но любая идеология работает на недовольстве, которое можно уловить или пробудить и сфокусировать в народе – на расовом, классовом, религиозном, этническом или идеологическом враге.
Так работает власть, которая может сделать свой народ и соучастником геноцида. А вот когда народ не хочет любить или ненавидеть тех, на ком его пытается сфокусировать интеллигенция, беды не случается. Разве что умозрительная трагедия интеллигенции, которой достался не тот народ. Власть должна быть сильнее интеллигенции не потому, что она лучше. А интеллигенция должна быть лучше власти не потому, что она умнее. В нормальной стране интеллигенция должна писать законы, а власть – их исполнять. Основы нашей демократической государственности, со всеми ее плюсами и минусами, были заложены в девяностых именно интеллигенцией.
Тогда страна жила по неписаным законам, но интеллигенция стремилась к идеалам цивилизованного мира: «Гавриил Попов – человек упрямый и пожилой. Ему хотелось как можно скорее изменить страну, он хотел, чтобы все было как в Европе – полиция, водометы, резиновые пули. Он думал, что так и должна выглядеть настоящая демократия», – вспоминал Аркадий Мурашев. В отличие от вечно экзальтированной своими идеями интеллигенции, народ живет в реальном мире. И этот реальный мир описывается насущными потребностями, а не гипотетическими перспективами очередного земного рая, которого интеллигенция предлагает достичь путем очередных социальных экспериментов. Любой народ по своей сути консервативен. Это не хорошо и не плохо, это оправдано народным опытом.
Не обманешь народ. Доброта – не доверчивость. Рот, Говорящий неправду, ладонью закроет народ, И такого на свете нигде не найти языка, Чтобы смог говорящий взглянуть на народ свысока.
Иосиф Бродский написал это почти полвека назад. Трезвое и уважительное отношение к народу для прогрессивной интеллигенции (и не только нашей) – редкость. Народ – в зависимости от конъюнктуры – исторически воспринимается ею или как несчастное животное, которое должно стать объектом ее благотворительности, или как угрожающая страшная масса, которая готова ее поглотить.
Такие представления можно понять, но трудно считать умными. Разумеется, любому интеллектуалу хочется быть частью народа, который соответствует его убеждениям, и не хочется солидаризироваться с народом, их отвергающим. Но смешно думать, что интеллектуал не заслуживает того народа, из которого вышел.
