От сена до стеклышек: художник Алла Урбан рассказала, как обрести внутреннее зрение

От сена до стеклышек: художник Алла Урбан рассказала, как обрести внутреннее зрение

Алла Урбан занимается современным искусством больше 30 лет: создает инсталляции и арт-объекты из самых разных …

Источник: –MK.RU

Алла Урбан занимается современным искусством больше 30 лет: создает инсталляции и арт-объекты из самых разных материалов — от сена и металла до медицинского стекла и марли. Рисует не кистью, а визуальными образами, отличными по форме, но всегда очень поэтичными и многослойными. Первый большой персональный проект для Аллы случился два года назад: персональная выставка «Из железа в каплю стекла» произвела фурор. А недавно в парке Малевича «выросли» ее арт-объекты в виде синих и зеленых чуть приоткрытых глаз, которые меняют угол зрения на привычные вещи. Сейчас Алла «выращивает» эту инсталляцию по-новому. Арт-обозреватель «МК» увидела как — в ее заводской мастерской.

СПРАВКА “МК” Алла Урбан родилась в городе Армавир Краснодарского края. Окончила факультет прикладного искусства МГТУ им. А.Н.Косыгина, Школу кино, телевидения и рекламы (мастерская Юрия Грымова) и Школу дизайна в Лондоне. Живет в Москве. Искусствовед Виталий Пацюков писал о ее творчестве, что оно «опирается на традиции русской авангардной культуры, направляя нашу память к архитектонам Казимира Малевича и башне Третьего Интернационала Владимира Татлина». Инсталляции Урбан — живые, не только потому, что звучат, светят и двигаются, кажется, что у каждой из них есть душа. Алла Урбан встречает на проходной в промзону, где чего только нет — от ремонта электроники до мастерской таксидермистов. Художнице в соседи достались как раз последние, так что на пути в ее личный мир можно обнаружить бетонные заготовки для чучел верблюдов и лошадей. Пройдя этих «охранников», попадаешь из советского обшарпанного коридора в другую вселенную — помещение с высокими потолками и огромными окнами, заставленное космическими инсталляциями из металлических прутьев и жестяных листов, испещренных дырочками. Если провести рукой по прутьям, они начинают петь, а дырявые плоскости образуют неведомые галактические системы — свет, льющийся из просветов, напоминает звезды. Но Алла ведет мимо — в дальнюю комнату, где ждет новая работа. На столе — огромный синий глаз. — Я собираю его из медицинских стекол, которые используются, когда берут кровь из пальца. Стеклышки разрезаются на полоски и складываются в объемный треугольник, каждый из которых обклеиваю медицинской марлей, покрашенной в синий свет. Получается такой калейдоскоп, который раскладывает все на составные части и потом вновь собирает в новую картину мира. На этот объект можно транслировать любое видео, хоть прямо с телевизора, и оно пересоберется в другое изображение, где все плывет, как будто мы смотрим на голубую планету из космоса. Это взгляд сверху, который преобразует все наши глупости и злодейства. — Наука в последнее столетие идет по пути размельчения — ищет самый маленький элемент, дошли до кварков, но это не конец. Почему-то ученые уверены, что дойдут до самой маленькой точки, а философы — что микромир так же бесконечен, как макромир. Насколько эти идеи пересекаются с твоим новым проектом? — Абсолютно. Все начинается с элемента, а потом мир разрастается. У меня был такой проект — «Три кварка у мистера Марка». Название инсталляции — чуть измененная цитата из романа Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану». «Три кварка для мистера Марка» — эту фразу выкрикивают чайки во сне главного героя. Именно из этой цитаты физик Марри Гелл-Ман взял имя для новой элементарной частицы — кварка. Правда, вначале он не мог вспомнить, откуда это странное слово. Моя инсталляция о том, что мир бесконечно огромный. Как его понять — его пустотность и целостность? Как понять слова, которые присутствуют в молитве: «Ты все наполняешь, везде присутствуешь, не частью, но везде вдруг, всецело»? В чем причина страданий человечества? В том, что в какой-то момент ты, такая же мельчайшая частица, как кварк, начинаешь отрываться от целого. Эта боль — отрыва, разъединенности, одиночества — давит. Но ведь небо, звезды, поле — мои, и я их часть. Если ты понимаешь и чувствуешь эту целостность, то боль уходит. Этим мне близок Введенский. У него есть стихотворение «Гость на коне», где он себя ощущает всем. Когда ты думаешь, что такая маленькая в этом огромном мире, и он давит, то надо понять, что весь мир в тебе. Тогда он зазвучит и перестанет давить. Это ощущение реализуется в этой серии и вырастает из марлечек и стекол. «Эти глаза — оптика, чтобы заглянуть в себя и увидеть целостность мира». — Ты работаешь с разными материалами, но больше с металлом, а сейчас переключилась на хрупкое стекло. Почему? Когда начался «период глаз»? — Два года назад. Я работаю и с сеном, и с гофрокартоном, и со сланцем, и с деревом. Мне кажется, искусствовед Александр Боровский верно подметил, что материал — не то, к чему я привязываюсь. Для меня важно состояние, которое преобразуется в мысли, а они уже обретают форму в каком-то материале. Вот объект из металлической основы и прутьев (подходим к нему). На жесткие холодные шпильки со спиральной нарезкой намотаны гибкие теплые нити, образуя подобие струн или ДНК. Мне нравится соединять противоположные по своему качеству материалы. Тут соединяются полюсы — как мужское и женское. Весь мир построен на конфликте. Как в кино, тут есть драматизм. Столкновение. Я не описываю свои тексты, в них мало литературы, но есть живой визуальный язык. Вот работа «Перекресток» — вся из столкновений, пересечений вертикали и горизонтали. Это переход, который соединяет внешнее с внутренним. — То есть ты показываешь конфликт, заложенный в природе человека. Без негатива в человеке не бывает позитива. Только так можно двигаться вперед. Это твой посыл? — Как бы мы осознали свое счастье, если бы на нас не обрушивались несчастья? Нечто такое по этому поводу написал Достоевский: «нет счастья в комфорте», «счастье покупается страданием». Ты не почувствуешь радость от горящего костра, пока не замерзнешь. Поэтому многие мои работы связаны с переходом. Иногда я делаю работу и потом нахожу в них новые смыслы, о которых не думала в момент, когда делала. В «Переходе», например, есть момент пограничности — перехода от жизни к смерти. Ала Урбан за работой. Фото: Мария Москвичева — А что после смерти? — Думаю, жизнь. В этой работе это явлено. Все мои работы — некие схемы важных событий. В «Перекресток» встроен световой движущийся модуль, который просвечивает его насквозь. Свет движется и отражается на внешнем — на стенах, людях. И когда оказывается примерно на середине, на уровне твоих глаз, происходит наиболее яркая вспышка. И ты понимаешь, что заложенный в основе объекта крест преобразуется в огромные крылья. Этот объект — большой перекресток, который состоит из десятков маленьких перекрестий. Так и жизнь состоит из ежедневных, ежесекундных перекрестий. — Есть какое-то конкретное событие, которое привело к этим мыслям и ощущениям? — Было много событий. Кажется, что одно событие становится отправной точкой, а потом понимаешь, что каждый день что-то добавляет и меняет. Судьба складывается из невидимых мельчайших кирпичиков. Хотя было одно событие, которое стало вспышкой. Я стояла на грани жизни и смерти: нужно было пройти две очень тяжелые операции. На следующий день после первой я проснулась и увидела полоску солнца на полу. И плакала от счастья… Мне предстояла еще одна операция через полгода — не менее тяжелая. И тот момент, близость смерти, дал мне яркое ощущение жизни. Именно этот контраст вызывает во мне непреодолимое волнение, которое утихомиривается, когда я смотрю на уже выполненную работу и понимаю, что она живая. Архаиеские типажи из саморезов. Фото: Мария Москвичева — Ты окончила факультет прикладного искусства Текстильного университета имени Косыгина. Как от декоративного перешла на масштабные инсталляции? — Когда поступила, думала, что стану стилистом. Но через пару лет после окончания университета и после тех операций начала делать инсталляции. Это было в 1993 году. У меня появилось ощущение накопления. Вся моя тревога, что-то невысказанное вдруг вылилось. Из того, что сейчас в моей мастерской, самые ранние работы сделаны из саморезов. В металлическое панно с дырочками я вкручивала старые проржавевшие саморезы… — Смотрится как старинный узор, перенесенный на жесткую фактуру. Здесь тоже чувствуется контраст, соединение жесткости и мягкости, связь с русской традицией и ее пересмотр. Что в них зашифровано? — Архаические типажи. Эта птица — властный персонаж, у нее есть корона, крылья, хвост. А вот маленькие птички с короткими крыльями. Они не могут летать. У каждого из нас свои саморезы, которыми мы прикручиваем себя к земле. Таким образом я говорю о спиральности времени и событий. Человеку свойственно испокон веков наступать на одни и те же грабли, сталкиваться с одними и теми же проблемами. У каждого есть свои ограничения-саморезы, которые не дают воспользоваться своим потенциалом. Есть границы нашей формы. Мы летаем только во сне. Мы обретаем крылья в перекрестке — в переходном состоянии. — Как избавить себя от саморезов? — Все не бессмысленно. Эти инсталляции (показывает на уже готовые синие глаза из медицинского стекла) наполнены калейдоскопом событий. Они как будто видят восходящее или заходящее солнце — начало и конец в метафорическом смысле, которые есть в любой истории. Когда ты засыпаешь и закрываешь глаза, то оказываешься внутри себя, чувствуешь себя. Я ловлю момент, когда открывается наше внутреннее зрение, когда мы оказываемся в себе и видим и слышим все в себе. Я хочу назвать эту серию — «И я в этом теплом теле». Это немного переделанная первая строчка из стихотворения Александра Введенского. «И я в моем теплом теле/лелеял глухую лень./Сонно звенят недели,/вечность проходит в тень./Месяца лысое темя/прикрыто дымным плащом,/музыкой сонного времени/мой увенчаю дом./Ухо улицы глухо,/кружится карусель./Звезды злые старухи/качают дней колыбель…» Я почему-то запомнила первую строчку по-своему. Тело — это лишь одежда твоего «я». «Перекреток». Фото: Мария Москвичева — А что значит для тебя «я»? — То, что ты есть в эту секунду. Со всем своим багажом. То, что ты выбросила, уже не ты. То, что оставила, — ты. Это твой опыт, даже если он отрицательный. Бывает, что человек согрешил и раскаялся, и это раскаяние теперь — его часть, а прежний опыт — нет. Но раскаяние искренне только когда ты испытываешь к совершенному отвращение. Эти глаза — своего рода оптика, которая позволяет заглянуть в себя и увидеть целостность мира, осознать себя частью космоса. Искусство, на мой взгляд, всегда должно поднимать вверх, несмотря на драматизм и конфликты. Мое стремление — соединить ранящие осколки, чтобы они сложились, заиграли, как в калейдоскопе, объяснив цельность всего происходящего. Искусство должно давать импульс движения. Признаюсь, на некоторые выставки я не могу ходить, потому что, несмотря на прекрасную форму, есть искусство, которое тебя придавливает. — А кто из художников — прошлого или настоящего — твой? На кого ты оглядываешься? — Билл Виола. Когда я впервые увидела его «Путешествие души», это восхождение и погружение человека, это произвело на меня сильнейшее воздействие. Словно ощущение первого или последнего вдоха. Я тоже делаю то, что из меня растет. Мне сложно с моими работами: они занимают много места и сложны в исполнении. Но мое искусство — для меня духовная и физическая потребность. Я не могу иначе.